Ивинская Ольга - ივინსკაია ოლგა
Осины
ვერხვები
Когда лесную парусину
Раздует ветер в паруса,
Всегда я слушаю: осины
Мне шелестят про чудеса...
И сказки их из давней дали,
Зовя меня опять назад,
Пьянят, как старый цинандали
И роз воскресших аромат.
О розах были песни петы
Давным-давно... Но где и кем?
Лишь свод волнуется из веток
На мимолетном ветерке.
Самой судьбы клонится парус
От тяжести ветров и бед.
Быть может, это близко старость
И нас с тобою вовсе нет?
Давно, и вдруг – опять сначала? –
Осинок стоны, тлен и дым...
Но все же время обвенчало
Принцессу с пажем молодым.
В Колхиде
კოლხიდაში
Тут воды родников
Со склонов гор струятся,
И выси ледников
На солнце серебрятся,
Ручьи стремятся ниц,
Грохочут водопады,
И есть в руладах птиц
Веселье и отрада.
Достигнут благ предел.
Все раздала природа,
И лишь один пробел:
Недостает свободы.
В горах народ простой
С тоской неутомимой
Живет одной мечтой,
Пока неисполнимой.
Народную мечту
Я слышу в разговоре
И часто на лету
Ловлю в девичьем хоре...
Уныла и грустна
Та песня отчего-то,
Она отягчена
Какою-то заботой:
„О, мы беднее всех,
От нас ушла свобода.
Веселье, радость, смех
Нам возврати, природа!“
Душа возмущена,
Помрачено сознанье.
Глухие времена –
Ужель им нет скончанья?
Вот луга волшебство,
Цветов и трав обилье.
Они следы того,
Чего нас всех лишили!
Но нет свободы, нет!
Она ж всему основа!..
Свободы дорог свет
И блеск всего живого!..“
Я слышу этот стон,
Стыдом краснеют щеки.
Природой поражен,
Бросаю ей упреки:
– Зачем, величье гор,
Ты так всегда прекрасно?
Неужто не позор
Гордиться понапрасну?
Мой голос
***მალე ფერგადაშლილი...
Слинявшие к зиме просторы
Опять найдут свои цвета.
Фиалки здесь запахнут скоро,
Сойдясь на прежние места.
Опять оживших лавров тени
И склоны гор к закату дня
Заденет ветерок весенний,
Тоской пахнувший на меня.
Но песня выйдет из тумана
И разорвет его силки.
Ее напевы будут странны,
И самобытны, и дики.
Ведь голос сердца побеждает,
Пред ним другие все – не в счет;
Он даже камни услаждает,
Он даже травы вверх влечет.
Он всем нутром в ладу с природой,
Он для нее звучит, как зов,
Своей особенною нотой
Средь многих тысячь голосов.
Он говорит из горных скважин,
Сним заодно звенят ручьи,
И этот голос в хоре даже
Не может спутан быть ни с чьим.
Поэт
***რამდენჯერა ვთქვი...
Сколько раз я твердил, для кого
И кому посвятил я заботы,
Сколько раз, проклиная работу,
Собирался бросать мастерство,
Чтобы впредь не писать ничего!
Сколько раз я хотел подавить
Увлечение словом для слова,
Пусть то было и модно и ново,
И мелодии гневной, суровой
Без остатка себя посвятить!
В мощной гамме народного гнева,
Чтоб забыть о себе до конца,
Стать бы тем добавленьем к напеву,
Что к борьбе призывает сердца
И в рабе пробуждает бойца!
Что ж, родства своего не тая,
С утомленными братьями всеми,
С тайной музыкою бытия –
Будь поддержкою людям все время
Ты, поэзия сердца моя!
Я эти цветы сберегу
მე ამ ყვავილებს
О, не думай, что я схоронил
Все мечтанья эпохи заветной.
В сердце тьма нерастраченных сил,
Но снаружи они не заметны.
И цветы сберегу я, пока
Просветленья заря не настала,
Чтоб жестокости черной рука
Их в своем вероломстве не смяла.
Пусть надежда навеки растет,
Что не в снах, не в мечтах существует
Несказанный тот край и оплот,
Где душа не скорбит, не тоскует.
То что было, быльем поросло,
Но запросам души нет предела.
Много доброго в ней. Даже зло
Разложеньем ее не задело!
***Льет луна спокойный свет...
***წყნარად მისცურავს ნარნარი მთვარე...
Льет луна спокойный свет,
Траура на небе нет,
Веет ветер с высоты,
Навевающий мечты,
Ручеек бежит журчащий,
Светел блеск его игры.
Холодок дремучей чащи,
Тень, повисшая с горы...
Звезды смотрят с небосвода
Улыбаясь... Но, ей-ей,
Надоела мне природа
Безмятежностью своей...
Дай мне бурю! Пусть глубины
Слез незримых не таят,
Пусть к глазам они прихлынут,
С гор потоками слетят...
Я хочу душевной встряски:
Пусть гроза твоя в ночи
Вдруг сорвет с покоя маску
И с собой меня помчит...
Не остыну, не устану –
Смерть свою найду в бою
В Черном море, что туманом
Тайну кутает свою.
К новой волне
ახალ ტალღას
Неотступные думы сжигали меня –
Я от натиска их убежал...
Море в мертвом безветрии тихого дня
Неподвижно синело средь скал...
Не хочу!.. Не могу, если волны ровны,
А простор отдает бирюзой...
И мгновенья затишья должны быть полны
Затаившейся в каплях грозой!
Сердце мне не томи,
Горы пены громадь,
Ударь, забушуй, загреми,
Моря вольная гладь!..
Стоящий у берега моря
ზღვის პირად მდგარი
На берегу у моря стоя,
Тихонько наблюдал поэт
Волненье волн в морском прибое
И думал, что покоя нет.
Волна, волне спеша на смену,
Была в воинственном пылу
И, в бусы раздробляя пену,
Рядила берег и скалу.
Казалось мне: толпа, как воды,
Движенью вечному верна.
Поэту даром от природы
Душа движения дана.
Толпа не знает, кто он, новый,
Кто к ней, незнающий, придет,
А уж решительное слово
В устах поэта часа ждет;
И в грозной музыке прибоя
Родные звуки уловив,
Сердца людские за собою
Вдаль увлечет его порыв.
Заход солнца
მზის ჩასვლა
Как отраженье и подобье
Великих дат,
Над белым облачным надгробьем
Пылал закат.
И без тебя, среди развалин,
Я, как бобыль,
Все брел, и ветры развевали
За мною пыль.
Вдруг – вижу очертанье моста
Из серебра,
Чтоб звездам подниматься просто
В ночь, до утра...
Лавр
დაფნა
И снова веет ветер вещий –
Глаза поэзии влажны,
И вновь ей лавры рукоплещут,
Живой росой освежены.
Воспоминанья не мешают
Бороться тем, кто сердцем чист,
И лоб трибуна украшает
Упавший с лавра тихий лист...
Но и змея в долинах Нила
Не смертоносна так, как та
Надежно спрятанная сила
В прожилках этого листа.
И он опаснее кинжала
Для лицемера и глупца.
Поэзия скрывает жало
Свое – под лаврами венца...
***Деревья в лице изменились от стужи...
მშობლიური ეფემერა
Деревья в лице изменились от стужи,
Но я все брожу среди снежных завес
И лес вопрошаю: „Давно ль ты недужен?“
„Давно уж, давно...“ – отвечает мне лес.
Скала ледяною корой обрастает,
Я слушаю: ветер гудит или стон?
„О лес! Амирани ли здесь обитает?“
И лес отвечает: „Здесь мучится он...“
Мне знаменьем кажется стон этот грозный...
„О лес мой! Не ты ль мое сердце украл?“
И мне отвечают гудением сосны:
„Ты сердце свое уж давно потерял!..“
Взвивается Терек, плеща разъяренно,
Закат совершает свои чудеса
И красит сквозь ветви дерев оголенных
Багровою краской пустые леса.
Придвинул Казбек к себе снежную тучу,
И из опрокинутых сверху корзин
Летят лепестки, оседая на кручи,
И черные камни дарьяльских низин.
О Терек, в момент этот, сердцу опасный,
Хоть ты успокойся, хоть ты не рыдай,
И призракам милым, как прежде прекрасным,
Что я вспоминаю их, – ты передай!
Скала ледяною корой обрастает,
Холодные ветры метут и метут...
„О лес! Амирани наш здесь обитает?“
И лес отвечает: „Он мучится тут...“
Орлы уснули
არწივებს ჩასძინებოდათ
Орлов дремота одолела,
Заснули ветки у дубов,
Лишь ночь пронзают то и дело
Очаянные крики сов.
Орлы уснули, но коварный
Не дремлет рок... Огонь ползет,
И стелется дымок угарный,
И пламя движется вперед.
Орлы уснули, но грядами
Леса дымятся им из сна...
Деревья кажутся скирдами
Зажженными... Идет война.
Дороги в кружеве багровом
Огнем кусты окаймлены,
Но спят орлы в лесу дубовом,
Но спят орлы и видят сны.
Они, наверное, устали,
Их тяжесть крыльев тянет вниз.
Огонь, огонь и скрежет стали –
Орлы проснулись, поднялись,
Но нет, огонь летит в погоню,
Огонь шумит между стволов,
Огонь! Окрестности в агоньи,
И тлеют крылья у орлов...
Им не взлететь в родные долы,
И близ Арагвы, у скалы,
На крыльях, смятых и тяжёлых
Лежат упавшие орлы...
„Орел был, видно, ранен тяжко,
Захвачен вороньем врасплох.
Хотелось, встать ему, бедняжке,
Но приподняться он не мог...“
***В ворота Грузии вошло
***საქართველოს კარებს გასცდა...
В ворота Грузии вошло
Предвестье славного почина,
Когда увидело село
Революционную дружину.
И жалость охватила нас:
Вам, непреклонным, предстояло
В походе пересечь Кавказ:
Снега, ущелья, перевалы.
„Назад вернитесь, смельчаки! –
Хотелось крикнуть им. – Не надо!..
Обрывы, бездны, ледники
И ночь темна – кругом засада.
Здесь триста лет сидит дракон,
Из пасти серный дым клубится...
Нарушившим его закон
От гнева чудища не скрыться!
Он кровожаден. В этом суть.
Но, хоть не дремлет царь проклятый,
Он знает сам: когда-нибудь
Ему не избежать расплаты...“
И замолчала гор гряда,
И хор ущелий был утишен,
И скалы замерли, когда
Стал голос Ленина им слышен.
Идите дальше, смельчаки,
Под пенье „Интернационала“.
Вам не опасны ледники,
Вас не пугают перевалы.
Думы на берегу моря
ფიქრი ზღვის პირას
Простор морской молчаньем скован,
Не поколеблен грунт густой,
И дальний берег обрисован
Едва сиреневой чертой.
Я вижу неподвижность крылий
У парусов, застывших тут.
Ох, быть ли им в покое, или
Их бури яростные ждут?
Мы к бурям шли с раскрытой грудью,
И сердце не могло молчать.
Настанет час, мы снова будем
Грозу знакомую встречать.
Бедняжка-лодка! Силой страшной
Над гладью моря поднята,
Волна в стремленье к рукопашной
В твои ударилась борта,
Она почуяла: „свобода!..“
И, пену взбивши добела,
Гроза семнадцатого года
Тебя в пучине погребла...
Мой дух в той битве закалился.
И из луча в морской тиши
В клинок из стали превратился
Живой огонь моей души.
Но если старого накала
В нем до сих пор таится ток,
Его огонь разрушит скалы
И бросит в огненный поток.
Поэзия прежде всего!
პოეზია - უპირველეს ყოვლისა!
Да будет душа у нас чистой и смелой!
До смертного часа нам радость одна,
И ею вся жизнь, словно чаша, полна:
Поэзия – самое важное дело!
Усталость меня победить не сумела,
Борьба не сломила, не смяла меня,
И будет звучать до последнего дня:
– Поэзия – самое важное дело!
Но если бы родина не захотела
Признать, что достоин я ласки родной,
Я умер бы, ей посвящая одной.
Поэзию – самое важное дело!
Тогда запел
სამხედრო გზაზე
Ползут по Военно-Грузинской дороге
Еще до рассвета в Тбилиси арбы –
С орехом, с вином и с мешками пшеницы,
И с воза переднего смотрит возница,
Наш парень Китеса, на речку и лес.
Вдали показались окрестности Мцхета.
„Какие дома-то!
Кто выстроил это?“
Вдруг взвыла сирена, промчалась машина,
И буйволы смотрят с испугом: „Эхма!..
Чудовище, видно, свихнулось с ума!..“
Вдруг кто-то огромный жужжит и вертится:
Смотрите, ведь дом пролетает, не птица!
Но вот рассветает. Опасность прошла,
И громко запел мой земляк из села.
Всей жизнью, всем творчеством
სიცოცხლით, მთელი შემოქმედებით
И творчество и жизнь нам жаркой битвой были
За землю, солнце и родной простор.
Гудели пули, расправляя крылья,
И жил в сердцах воинственный восторг.
С грозой и бурей были мы друзьями,
Как дети революции самой,
Мы все себе завоевали сами,
И в шквал вошли мы, как к себе домой...
Пугала ночь, спадали ливнем беды,
А мы все шли сквозь их круговорот,
Все шли и шли, надеясь на победу,
Всей силой творческой стремились мы вперед.
Заработай, машина!
ამუშავდი მანქანაო
Вон под солнечной полудой,
Под дождем, упавшим ниц,
Как сверкают изумруды –
Всходы лучшей из пшениц!..
Дует ветер Черноморья,
Веселится и поет,
Пусть ему колосья вторят,
Приготовившись в полет!
Вся окрестность наша рада
Слушать новые лады...
Урожай собрать нам надо,
Уложить его в скирды...
Ну, товарищ, с рвеньем пылким
Проведем-ка борозду!..
Эй, машина-молотилка,
Дай-ка пару на ходу!
***По путям, что идут вокруг света...
გამარჯვებას თანაბრად სწერს
По путям, что идут вокруг света,
То большак ли, то ль мост над водой –
Добиваются равно победы
И старик и юнец молодой.
Сохраняется в старости память
Самых трудных рискованных дел,
И берут молодыми руками
То, что опыт достигнуть сумел.
Старец шапку на лоб надвигает,
Молодой же собьет набекрень;
Но на стройке они воздвигают
Стену оба, бок о бок, день в день.
И в стране моей, лучшей на свете,
Большаком иль мостом над водой,
Но идут неуклонно к победе
Рядом с юношей – старец седой.
Мечтания у Аджарисцхали
ოცნება აჭარისწყალთან
И слыхом о силе такой не слыхали,
Ни демон из бездны, ни бог свысока,
С какою безумная Аджарисцхали
Летела, как молния сквозь облака.
Ночами не буря мерещилась в шуме –
Как будто безумствовал сам сатана:
Самумы колхидского ила с Батуми,
Крутя, поднимала речная волна.
И лес, оглушенный отчаянной силой,
Казалось, с трудом разбирался вблизи,
С долины ли ветер река приносила,
Иль горький душок камышовых низин.
Полет ястребиный предельно ускорив,
Равно приближались к воротам реки
И бешеный вихрь с оголенной Самгори
И с теплой Лазики моей ветерки.
Как тигр, не испуганный цепью нимало,
Скакала без устали злая река.
Мелькая в поселках, сквозь чащи и скалы,
Как белая молния сквозь облака.
Мосты, и дома, и пастушьи становья
Ровняла она, на бегу вороша.
Беда так проходит походкой слоновьей,
Преграды свои бессердечно круша.
Но буйную реку вдруг вызвал из лесу
Пронзительно долгий фабричный свисток.
Что ж, может быть, он остановит повесу
И в новое русло направит поток?
И волны охвачены сразу испугом –
Они в нерешимости сбились гурьбой,
Как будто на месте толкуют друг с другом,
С какой они новой стокнулись судьбой?
Река обладает повадкою львиной
Прижаться к земле, приготовясь к прыжку,
Но меч рассекает на две половины
Взбешенную реку на самом скаку;
Ее ослепляет невиданным блеском
Тот меч, что зажат в исполинской руке,
И волны несутся с испуганным плеском
По раненой, в кровь изъязвленной, реке...
Но только – целехонька Аджарисцхали;
Не думайте, что ее кровь залила:
Цветистая радуга гидроцентрали
Мостом над притихшей водой пролегла.
И новое время для речки настало,
Как будто судьба наша стала иной:
На сборы лекарственных роз и фиалок
На берег цветущий выходим весной.
Мы дань отдадим укрощенью строптивой, –
Смотря, как воды усмиренный простор
С собой облака понесет горделиво
И белые выси сверкающих гор...
Колхозница
გოგონა
Не одними сказками и снами
Знаменита родина моя!
Вот они, взаправду перед нами,
Золотой Абхазии края!
Янтарем табак наш золотится,
Ручейки болтают на пути,
И по полю, морю без границы
Никогда не надоест идти.
Здесь, бродя близ горного колхоза,
Путник вдруг заметил у плетня
Девушку, срезающую розы
В свете ослепительного дня.
Как на солнце золотится кожа,
Как ресницы опустились вниз...
Пусть же смотрит на тебя прохожий!
Ты его, смуглянка, не стыдись!
Пред тобой табак листы расправил,
Кроны пальм поднялись у ручья...
Разве гостя ты принять не вправе
У себя, красавица моя?
Ты себе трудом завоевала
Право быть с природою на ты,
Чтобы суша за тебя вставала
С полным ощущеньем правоты,
Чтобы море песню запевало
За тебя высокой чистоты!
В смене дней, волнений и событий
Пусть цветут абхазские края...
О своем колхозном новом быте
Расскажи, красавица моя!
***Так воин из ножен...
*** ვით მეომარმა...
Так воин из ножен
Вдруг выхватит шашку, –
Блеснет она молнией
В белом огне,
Так мост через Сену,
Лежащий врастяжку,
С размаху встает
И указует мне,
Что в Лувре я вновь Рафаэля увижу,
Опять с Веронезе знакомство сведу,
И мир мне покажется лучше и ближе,
Когда я туда
Потихоньку войду.
***Смотрю до рассвета...
***მზადა ვარ მარად
Смотрю до рассвета
Все снова и снова,
А Рубенс поэта
Поймет с полуслова...
Ползет языками
Цветистое пламя
И под облаками
И над облаками...
Всю грудь хорошо бы
Раскрыть для огня...
О Лувр мой, еще бы!
Ты дом для меня!..
***Вошел я под своды собора...
მისტერია წვიმაში
Вошел я под своды собора
И вдруг в изумленье застыл:
Крахмальный полет коленкора,
Сплетения ангельских крыл!
Нотр-Дам необычен сегодня:
Звучит в отдалении хор, –
Мистерия страсти господней
Собой наполняет собор.
На сцену смотрю, замирая:
Здесь впрямь заколдованный край...
Алтарь – наподобие рая,
И ад – как преддверие в рай.
В моем неосознанном бреде
Томится и белая высь.
Небесное воинство едет,
На землю спускается вниз.
Вот дэв, желтоглазый и страшный,
Спешащий к обряду в Нотр-Дам;
Смотрю: на спине его башня
Стоит, как разрушенный храм...
Меж зубьев, кривых и корявых,
Я вижу из пасти ее
Коварный и бешеный дьявол,
Как будто из бездны, встает.
Дрожа, вырывается пламя
Из щелей в разбитой стене,
И адовы жители сами
Пьянеют в подземном огне.
И пенье плывет из тумана,
То хор сатининский поет:
Пониженный рокот органа
И гул колокольный плывет...
И вдруг – декораций не стало.
Смотрю – никого предо мной,
Лишь дождь на ступени портала
Идет, да еще проливной...
Погода все хуже и хуже,
И зонт над собою раскрыл
Нотр-Дам, и опущены в лужи
Концы коленкоровых крыл.
Как плод сумасшедшего вздора
Рассеяны призраки... Да,
Что ж пусто в притворе собора?
От ангелов – нет и следа!..
Возвращение Элгуджи
ელგუჯას დაბრუნება
Я остановился в воротах санатория,
Окрестность золотили солнечные лучи.
Пастух на свирели играл на взгорье
Так просто и естественно, как журчат ключи.
Не удивительно, что я стал как вкопанный средь сада:
Глаза разбегаются, как посмотршь вокруг.
Жадно дышится воздухом чистым, прохлада,
Скошенного сена благоуханный дух.
„Опять я здесь, – подумал я, – в этой местности незабвенной!“
Я стоял один и радовался всему. В этот миг
Маленькая девочка по скошенному сену
Мне навстречу спешила, огибая цветник.
Для нее на деревьях чирикают птицы,
Светит солнце и цвесть не устали цветы.
Для нее защищают родные границы
Пограничников сторожевые посты.
Вот она, обладательница и прямое
Воплощенье свобод, преимуществ и прав,
Вот стоит эта девочка передо мною,
Прямодушно, без страха ко мне подбежав.
Что напомнила мне она чем-то знакомым?
Чьи черты? Или замысел? Или мечту?
Ночь и свист соловья за беседкой и домом?
Вековые садовые липы в цвету?
Нет, не мысль, не видение этот ребенок...
Но тогда – чем близка эта девочка мне?
Точно я пробудился и вижу спросонок
То, что только пред этим я видел во сне!
Где? Когда? Почему, если тут не ошибка,
Сколько я эту мысль от себя ни гони,
Так мне родственны эти глаза и улыбка,
Так глаза мне и губы ребенка сродни!
Как мне памятны этих движений порывы!
Где я лоб этот видел, и щеки, и рот?
Отчего этой девочки вид шаловливый
Что-то смутное в памяти воссоздает?
– Ты откуда? Из здешних? – спросил я ребенка.
– Нет, мы только приехали в эти края,
Мы из дальних, – ответила девочка звонко, –
Старший врач санатория – мама моя.
Я давно сирота. Я отца потеряла.
Это был, говорят, настоящий храбрец.
Как на фронте дела? – не смущаясь нимало,
Вдруг малютка спросила меня наконец. –
Вижу орден на вас. Это значит – вы смелый?
Значит вы – как отец мой? Вы тоже герой?
Мой в гражданской стоял за народное дело,
А погиб он в отечественной, второй.
Много вынес он бурь, много раз не на шутку
Был в опасности, не отступал ни на пядь...
– Как фамилия ваша? – спросил я малютку,
Но ответа она не успела мне дать.
На газоны ложилось заката сиянье,
Погружая окрестности в сумрак вокруг.
Незнакомая женщина вышла из зданья,
С главной двери откинувши крюк.
– Вот и мать моя, – вымолвила горделиво
Девочка, переглянувшись со мной;
Я поклон незнакомке отвесил учитиво.
– Мама, видишь, к нам новый приехал больной.
– Хорошо. Погуляй, пока солнце не скрылось. –
Но на детском лице показалась печаль...
Против воли приказу она подчинилась,
Ей беседу со мной прерывать было жаль.
И с какой-то подавленною досадой
На меня поглядела девчурка в упор:
– Нам, не правда ли, так расставаться не надо?
Мы ведь с вами продолжим потом разговор?
В знак согласья я ей улыбнулся, и юрко
С места девочка кинулась, ветра резвей.
– Вы уже подружились с моею дочуркой?
Это ясно, – все в мире приятели ей.
Мать, как дочь, улыбнулась улыбкой минутной,
Что-то давнее в памяти вновь возродив...
Я ловил ощущения эти, как смутный,
И забытый, и некогда близкий мотив.
И в преследованье былого напева
И в погоне за былью, угасшей давно,
Вдруг припомнилось все, и воскликнул я: – Ева!
А она: – Мне Элгуджу увидеть дано!
Крепко руки друг другу пожали. – Я рада.
Я врачом здесь. Меня пощадила судьба... –
В это время девчурка с букетом из сада
Стала, к нам подбежав, у дверного столба.
– Вы спросили, как звали отца. Я вам тут же
Собиралась сказать, да ушла, не могла.
Но теперь я могу. Папу звали Элгуджей... –
А Казбек ослеплял белизною чела...
Помнишь?
გახსოვს?
Ты помнишь, когда мы увиделись, Мери,
Качалися лодки на пенной волне,
И ветер, как я в твоем сердце уверен,
Казалось, не верил одной тишине.
Вот ты на меня посмотрела украдкой,
Я обнял тебя, приподнявши чуть-чуть,
И дождь поцелуев, то горьких, то сладких,
Осыпал лицо твое, руки и грудь.
Да, прошлое наше, отхлынув с волнами,
Исчезло и скрылось в туманной дали,
Как будто бы море легло между нами
И волны волнений меж нами легли.
Мы можем найти то, что мы потеряли
(Что память теряет, то сердце хранит):
Останется в памяти встреча едва ли,
Но сердце за это ее обвинит.
Чтоб подвиг свершить...
რომ შეჰქმნა რამე დიადი
О море, чтоб подвиг свершить, мы с тобой
Должны быть равны легендарной судьбой.
Заря ли, иль мгла посетит берега –
Должны отыскать мы твои жемчуга.
О море, сравненье с поэтом не стыд, –
Ему ни рассвет и ни тьма не вредит.
Но если с тобой он не смеет сравниться –
То песня его в вышину не стремится.
Небесное пламя, раздув паруса,
Свершает в волнах и в сердцах чудеса.
Ты, море, на подвиг зовешь без конца,
Всей силой движенья тревожа сердца.
Чтоб подвиг свершить, чтобы ринуться в бой,
Должны мы соперничать силой с тобой...
В глубинах твоих – бирюза и опал...
Пусть искристой песней становится шквал.
Чтоб подвиг свершить, надо встав за рулем,
Корабль свой по жизни вести напролом.
Чтоб подвиг свершить, пусть сердца ни на миг
Не знают покоя в глубинах своих.
Чтоб подвиг свершить, должен голос людской
Быть равен по силе стихии морской.
Типографский рабочий
წიგნები ხალხს
Печатник, командующий войсками,
У Мтквари стоит, чтобы двигать веками.
Шесть главных проспектов сливаются здесь;
Он смотрит в эпохи, внимание весь.
Здесь Гурамишвили, Шота Руставели,
И Бараташвили напевы звенели.
Акакий, Важа, Чавчавадзе Илья –
Они освещали нам эти края.
Печатник ведет свое повествованье:
Мелькают эпохи, герои, названья.
Пленен Сабуртало – уныл и убит,
И рядом тоскует великий Давид.
Вот мчится, раскинувши гриву, Мерани,
И Бараташвили – как солнце в тумане.
Орешник густой и обрыв у ручья:
Дорога, которой проходит Илья.
Вот он посылает приветствия знаки
Туда, где поет его сверстник, Акакий.
Вот горы родные в сиянии белом;
И тропкою сходит оттуда Пшавела.
Печатника голос уводит в века,
Когда еще книг не собрали войска.
Вот ветер колеблет завесу окна,
Свеча угасает, печать не видна.
Вот снова мерцает высоко свеча –
То люди прилежно взялись за печать.
Стоим мы у Мтквари. Я эти места
За шум и волненье любить не устал.
Там берег обрывист и крут его склон, –
Дает же начало всем улицам он.
Грядущее бродит здесь ночью и днем
И нас озаряет высоким огнем.
Вот ясень в росе... его листья тихи...
Ему молодые читал я стихи.
Он слушал, он был утешением мне,
Когда я заметил, что день потемнел.
И вот – Петербург. Предо мною – Нева, –
И все покрывает тумана плева.
Но вот сквозь туман засияли огни...
Семнадцатый год... Легендарные дни.
Листовки летают. Семнадцатый год –
Великое знамя сплотило народ.
И дождь по Парижу идет в этот миг, –
Мелькают страницы листовок и книг...
От Каспия к Черному путь наш открыт, –
Сияет в камнях драгоценных гранит,
Вот в сумерках огненных бархатный свод,
Которого, кажется, тьма не возьмет.
Лишь волны взрываются под небеса,
И с ними – мечта наша, вздув паруса.
Печатник, командующий войсками,
У Мтквари стоит, чтобы двигать веками.
У Мтквари стоять нам века и века:
Все крепче, все собранней наши войска.
Волшебники книги! Здесь поднят ваш флаг –
Вот кипы картона, рулоны бумаг!
Печатник стоит и глядит пред собой:
Дивизии книги – готовятся в бой.
Комдива послушное первому знаку,
Отважное войско готово в атаку.
Печатники наши! Да будет остро,
Веками отточено, ваше перо,
И с новыми рядом знамена раскроют
Из старых легенд молодые герои...
Стоим мы бессменно у бурной реки...
Вперед, типографщиков наших полки!